Тигран остановился.
— Зачем же ты велел Геворгу драться со мной на Арене? — спросил он.
Ровер вздохнул и печально посмотрел на него.
— Да разве это я велел? — сказал он. — Геворг мне всё рассказал, и я понял, что у него в душе своя боль. Не связанная с Тройником. Ему нужно было встретиться с тобой, и встретиться так, чтобы и он, и ты оказались на вершине искренности. А мужчина наиболее искренен бывает только в бою. Что до Тройника, этот урод своё получил. И я рад, что вы с Геворгом всё поняли. Хоть и без слов. Хоть и стоило это нашему другу куска здоровья.
Борланд поднял на него глаза.
— Правила клана, — сказал он. — Эти грёбаные правила, которые надевают на подонков и на честных людей одни и те же оковы.
— Нет, — возразил Ровер. — Правила клана позволяют каждому понять, в чём его доля, и оберегают до тех пор, пока не придёт время получить заслуженное. Тройник однажды спас мне жизнь, а во время одного дежурства вовремя поднял на ноги отряд ребят, иначе их всех бы вырезали. Но на нём, как видишь, тоже висел грех, ещё с Большой Земли. Вот Зона его и наказала руками "долговца". Иначе я сам вызвал бы его на Арену. У каждого из нас есть своя участь. Зона — это мы.
Тигран мотнул головой.
— Я не могу вернуться, — пробормотал он. — Не сейчас. У меня долг, у меня… Мы все повязаны, да и оставить центр связи без присмотра я не могу…
— Всё понимаю, — сказал Ровер. — Обещаю тебе, что отпущу Геворга, когда ты будешь готов уйти.
Тигран только сейчас, впервые с момента боя, посмотрел в глаза брату и тяжко вздохнул. Затем он обратился к Борланду:
— Я прошу прощения у тебя, — сказал он. — За всё. Борланд кивнул.
— У нас есть легенда, — продолжал Тигран. — О сталкере, известном как Сто Первый Рентген. Звали его так потому, что он был больше, чем сталкер. Зона позволяла ему помогать всем кланам одновременно, не вступая в их ряды, и воевать со всеми, не становясь всеобщим врагом. Спорить с торговцами, снимать проводников и бить Бармена. Он мог выступить против любого порядка, любого закона, любой власти. И выступить так, что правда всегда оказывалась за ним. Два года назад он бесследно исчез.
— Это я, — подтвердил Борланд.
— Тогда у меня есть кое-что для тебя. Жди.
Тигран быстро зашёл в штаб клана и через минуту вернулся,
— Это тебе, — сказал он. — Взамен утраченного ножа.
И черноглазый "долговец" подал Борланду какой-то продолговатый предмет, спрятанный в чехле.
Все смотрели, как Борланд раскрыл чехол и извлёк из него изогнутый клинок. Сердце сталкера подпрыгнуло, и его перебинтованные руки задрожали. Он просто не смог сдержать волнения, разглядывая знакомые очертания лезвия.
— Нож Сенатора, — прошептал он, — которым я убил Саида… Откуда он у тебя?
— Собственность клана, — ответил Тигран. — Два года назад мы нашли его за диваном в комнате в лагере мародёров, что в Тёмной Долине. Ну, не я лично нашёл, нас с Геворгом здесь ещё не было… Ястреб говорил, что нож останется у нас, пока не появится его настоящий владелец.
— Настоящий владелец погиб у Монолита, — ответил Борланд, не в силах оторвать взгляда от ножа. — Я последний, кто пролил кровь врага этим клинком.
— Тогда он твой. Так решил клан.
Борланд провёл пальцем по лезвию и почувствовал, как боль в проколотой руке уходит. Сила Сенатора была в ноже.
— Удачи вам, сталкеры, — сказал Тигран Борланду и Роверу.
— Удачи, брат, — сказал Геворг, крепко пожимая брату руку.
— Ох уж эти кровные узы, — сказал Ровер, отводя Борланда к северному блокпосту. — Порой я жалею, что был единственным ребёнком в семье.
На посту всё так же стояли Лагута и Венгер. Ровер поднял большой палец вверх, и озабоченные лица "свободовцев" расслабились.
— Эх, жизнь моя, жестянка! — воскликнул Ровер и вытащил свой нож. — Я не позволю, чтобы "Свобода" оказалась хуже "Долга". Возьми и этот клинок тоже. Взамен второго утраченного. Тот, честно говоря, был не из лучших.
— Это да, — подтвердил Борланд, с сомнением глядя на новый подарок. — То был нож Рона… Хотя на самом деле его зовут Фармер… точнее…
— Запомни, брат, — сказал Ровер. — Ни у кого из нас тут нет настоящих имён. И на Большой Земле их нет. У каждого есть своё, настоящее, единственное имя. И дай нам Бог узнать своё имя ещё при жизни. Иначе нас нарекут те, кто будет после нас.
Борланд протянул ему забинтованную руку, и Ровер аккуратно пожал её выше запястья.
— До встречи, — сказал он.
— Мир тебе, Ровер, — ответил Борланд, пряча в карманы оба ножа.
Махнув на прощание Венгеру и Лагуте, он направился к выходу, ведущему на западные территории.
— Зона — это мы, — задумчиво повторял он сам себе вслух, — Это мы…
Западный сектор Бара, более известный как Дикая Территория, на восточный был похож только строениями. На этом сходство заканчивалось. Атмосфера в заброшенных промышленных корпусах здесь царила совершенно иная. Если Бар являлся островком безопасности и перемирия посреди аномального поля, раскинувшегося внутри Барьера, то Дикая Территория встречала путников с коварством, присущим только Зоне. Без какого-либо бросающегося в глаза предупреждения под ногами сталкеров внезапно вырывались столбы пламени, а иногда даже и воды. Контуры домов, уловленных боковым зрением, внезапно изгибались, чтобы вновь выпрямиться, когда настороженный исследователь резко поворачивался к ним, желая убедиться, не померещилось ли ему это. Порой встречались артефакты, валяющиеся прямо в трещинах асфальта, как обычные камни. Их поднимать не имело смысла, о чём знали, конечно, лишь бывалые сталкеры: подобранный на Дикой Территории хабар со временем исчезал. Испарялся, словно его и не было. А может, и в самом деле не было.